ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ

СОЗИДАЯ ХРАМЫ ДУШ

После окончания академии иеромонах Савватий по распределению был направлен в Одесскую епархию, где высокопреосвященнейшим Сергием был определён в Свято-Успенский монастырь.
 Здесь, по особому Промыслу, его определили в келию, где жил до своей праведной кончины схиигумен Кукша (Свято-Успенский монастырь стал последним пристанищем праведного скитальца - безбожные власти ему не давали нигде долго засидеться: их пугал поток богомольцев, который шёл к святому молитвеннику).
 Как знак преемственности благодати старчества молодому иеромонаху досталась в наследство схимническая риза преподобного, к которой батюшка всегда, ещё задолго до прославления о. Кукши в лике святых, относился как к великой святыне.
 Монастырским послушанием Батюшки была пасека и садовое хозяйство. Внутреннее же монашеское делание в этот короткий период его жизни осталось сокровенным.  Можно только предположить, что уже начало его монашеского пути было отмечено крестом скорбей - печатью особого избранничества Божьего. Во всяком случае, уже сам постригая в монашество, новопостриженных он предупреждал: "А теперь ждите: будут скорби, болезни, клевета. Побеждайте все козни врага терпением и смирением".
 В это время обостряется тяжёлая болезнь его матери - астма: приступ за приступом, и некому даже воды подать. В связи с этими обстоятельствами Батюшка пишет прошение о переводе в Ворошиловградско-Донецкую епархию. И уже 25 декабря 1975 г. иеромонах Савватий зачислен в клир Донецкой епархии и определён на место настоятеля в храм св. Ллександра Невского посёлка Александрова Марьинского района.
 Таким образом сбылось ещё одно пророчество его духовных наставников: он становится "простым сельским батюшкой"...
 На этом поприще пастырского служения его ожидали неподъятные труды по возвращению полноценной приходской жизни, неравная и поистине кровопролитная борьба со жрецами Красного Ваала, который вынес смертный приговор всем инакомыслящим. И в этой борьбе Господь ему уготовал венцы победителя.
 В Александровке Батюшка прослужил 10 лет: две безбожных пятилетки в небольшом посёлке Донбасса он созидал храмы душ человеческих. Полуразрушенная сельская церковь стала первым предметом его забот: сначала он построил паломническую трапезную, потом сделал внешний и внутренний ремонт храма, обновил иконостас, возвёл крестилку, обустроил церковный дворик... И через несколько лет его трудов храм св. Александра Невского засверкал в своём прежнем благолепии. И это когда? Когда по всей необъятной Стране Советов не было построено ни одного нового храма, напротив - планово закрывались и уничтожались уцелевшие храмы и обители. На этом фоне строительство о.Савватия было явлением беспрецедентным. Для этого подвига мало было просто человеческого мужества и стойкости.
 Основание своего пастырского подвига Батюшка заложил на неукоснительном, истовом ежедневном богослужении. "Службы у него всегда были длинные, монастырские, но молился он пламенно", - отмечали его чада.
 Он как пламенная свеча горел пред Господом, и этот пламень его молитвы зажигал огонёк веры в человеческих сердцах. Его службы буквально потрясали, переживались всем существом как откровение иного мира. Кто однажды побывал у него на службе, вновь и вновь жаждал припасть к этому живительному источнику, как со слезами на глазах вспоминали его чада: "Меня с трудом уговорили поехать в Александровку, одна старая матушка упросила, чтобы я её сопровождала, - вспоминает схимонахиня Фамаида, в миру Любовь. - Там монах служит: какая там молитва! Выехали под Покров. Всю дорогу шел дождь, и я, грешница, всё время ворчала в автобусе: не всё ли равно в каком храме молиться, служба везде одинаковая. Мокрые, продрогшие, мы вошли в храм. Стала около дверей, везде темно, только алтарь светится. Я услышала только два слова Батюшки: "Мир всем".
 Я такого никогда не слышала и не знала, что есть такая молитва. Я как заплакала - и всю службу проплакала. Служба как одно мгновение прошла...".
 Как одно мгновение... Те же слова говорили многие, несмотря на усталость, болезни - всё это не чувствовалось, забывалось во время этой пламенной молитвы.
 А ведь службы у Батюшки начинались в 6 утра (иногда и в 5) - и до 12-ти часа дня. Вечернее богослужение начиналось в 5 вечера (а иногда - в 4-ре) - и до 10-ти.
 В перерыве между службами о.Савватии исполнял различные требы: крещение, венчание, отпевание, освящение. Храм был один-единственный на всю округу - и батюшка был буквально завален требами. Никогда денег за требы он не брал: "Пусть сто человек не заплатят, зато Господь пошлёт одного, который всё покроет", - это была его позиция.
 Так, однажды паломница Клавдия пыталась сунуть в руку о.Савватию записку с деньгами на молебен. Батюшка записку взял, а деньги вернул обратно: "У тебя ведь самой денег нет даже на обратный путь".
 Уже тогда Господь дал своему избраннику за чистоту его жизни дар знания сердец человеческих, он видел помыслы их и читал в душах людей, как в раскрытой книге. "Мне сказали, что в Александровке служит монах, который о всех всё знает", - вспоминает монахиня Афанасия обстоятельства своего первого знакомства со Старцем.
 В Александровку за советом привёл Господь и Ивана (Трубицына) - будущего схиигумена Лазаря, сотаинника Старца.
 Сына Ивана Гавриловича в 1983 г. взяли в Афганистан. Вначале службы он ещё писал домой, а потом 3 месяца не было от него никаких известий. Родители не находили себе места, и тут им посоветовали обратиться к о. Савватию, что служит в Александровке.
 С утра Иван Гаврилович сходил на базар, съездил автобусом в Донецк по делам, а отсюда уже отправился к о. Савватию. "Приехал в Александровку - уже темнеет, - вспоминает схиигумен Лазарь. - Смотрю: ходит бабушка. Спрашиваю:
- Бабушка, а о. Савватий есть?..
- Есть-есть, - кивает.
 А тут и о. Савватий выходит на крылечко, на меня смотрит и говорит:
- Дедушка (а Ивану Гавриловичу было уже за 60) по базару прошлялся, по автобусам проехался, а какая сегодня была лития... Ну, что тебя привело?
- У меня сын в Афганистане...
- Они там как на Голгофе, - говорит.
- Может, он уже и не живой - 3 месяца известий нету?
- Живой, живой... Приедешь до дому, получишь известие...
 Когда я приехал домой, мы получили от сына письмо, что его перевели в другую часть...".
 Однажды, когда Батюшка принимал в крестилке людей, трудница Надежда штукатурила в коридоре и, видя щедрость и милосердие Старца, она неожиданно подверглась нападению помыслов: "Вот, Батюшка всех одаривает, а мне хотя бы тряпку какую-то дал", - и аж горло сдавило от обиды. Вышли очередные посетители... И вдруг Батюшка, выглянув в коридор, говорит: "Надька, иди сюда! Вот тебе тряпка", - и с этими словами обронил ей в руки кусок материи, которой оказалось как раз на кофточку...".
 Две паломницы ехали к Батюшке на службу, и возник между ними спор: одна другой доказывала, что та неправильно называет себя Феодосией, надо Феонией...
 Уже приехали к храму, а тут и сам Батюшка на службу идёт и, как бы между прочим, окинув их взглядом, произнес: "Конечно же, Феодосия, Феодосия...".
 И подобных случаев было великое множество, которые свидетельствуют о том, что он своим духовным взглядом прозревал не только помыслы человеческих сердец, но и обстоятельства жизни тех, кто к нему обращался за молитвенной помощью и духовной поддержкой.
 О силе же его молитвы красноречивее всего свидетельствует тот факт, что он часто одним своим словом исцелял духовно болящих, т.е. одержимых нечистыми духами.
 "Во время службы в храм зашла женщина, - вспоминает схиигумен Лазарь, - и вдруг начинает кричать, лаять. Гляжу: Савватий выходит из алтаря и говорит:
- Бес, что ты мне мешаешь служить? Я Богу служу, замолчи сейчас же!..
Женщина успокоилась и тихо простояла всю службу около стеночки.
 Через некоторое время встречаю эту женщину, я же её знаю:
- Ну как, бес мучает?
- Нет, - говорит она, - ушёл. Отец Савватий его выгнал...".
 "Когда я впервые увидела Старца, - вспоминает монахиня Силуана, - то сначала едва ли не разочаровалась: я его представляла в дорогих одеждах, в митре, представительным таким. Стою в храме, и вдруг шёпот: "Батюшка!". Все расступились - заходит: высокий ростом, худенький, c посохом в руках, коротенький полинявший искусственный полушубок и полинявший подрясник. Мне не хотелось верить, что такой большой человек - и так бедно одетый...
С нами приехала девочка - лет 16-ти. Когда Батюшка дошёл до середины храма, бес из неё начал кричать. Батюшка приложился к иконе и говорит:
- А ты откуда здесь взялся? (Так и сказал: не взялася, а взялся). А ну-ка выходи отсюда, - и помахал посохом.
- Вон отсюда, вон - чтобы я тебя здесь не видел! Девочка выскочила во двор; как оказалось впоследствии, Старец её исцелил. Я поняла: он кричал не на неё, а на беса".
 Подобные случаи, когда тяжёлая духовная болезнь проходила от одного слова подвижника, можно найти разве что в житиях святых.
 Полинявший полушубок и полинявший подрясник - неизменные атрибуты его старческого служения - свидетели его крайнего нестяжания... В них он встречал самых важных гостей и в Никольском.
 "Я монах, мне ничего не надо", - подчёркивал Старец. И в то же время - какой у него был изысканный вкус, когда речь заходила о благоустройстве, украшении храма. На церковное благолепие он был готов отдать последнюю копейку.
 Труды о. Савватия по благоустройству прихода были достойно оценены епархиальным начальством: в 1977 г. Батюшка награждён наперсным крестом, в 1980-м возведён в сан игумена, в 1983-м награждён орденом прп.Сергия Радонежского, в 1984-м - палицей.
 Но не только епархиальное начальство высоко ценило пастырское служение Старца, но, увы, и представители безбожной власти, компетентные органы так же по-своему оценили его труды - оказывается, под самим носом у них ведётся оголтелая религиозная пропаганда. В то время, когда советский народ всё ближе и ближе к заветным идеалам коммунизма, какой-то сельский поп возглавил религиозною контрреволюцию и развращает чуждой идеологией массы.
 Игумену Савватию предстояло пройти через жернова Красной Инквизиции... Как золото очищается в огне, так и дух Батюшки должен был пройти сквозь огонь гонений и мученичества за Христа, чтобы ещё ярче воссиять своей любовью к Господу.

В ОГНЕ ГОНЕНИЙ

Последние 2 года служения отца Савватия в Александровке были непрестанной борьбой с богоборческой властью.
 В этой борьбе он, как на Голгофу, восходил по ступеням карательной системы: несокрушимость его пламенной веры вызывала у богоборцев ответный всплеск злобы и угроз.
 Сначала убедительные беседы вели на местном уровне: забирали его в сельсовет, чтобы объяснить заблудшему попу политику партии. Объясняли кулаками, разували и заставляли босиком стоять на цементном полу (а у него уже тогда были небольшие раны на ногах).
 Когда это не помогло, в "паломничество" в Александровку отправилось начальство из района и области.
 Разобрали колодец, который, было уже, заложил Батюшка около Александровского храма, не давали в буквальном значении и гвоздя забить, - неусыпно следили за каждым шагом.
 Особенно усердствовал один полковник, который своей злобой и ненавистью превосходил всех. В очередной его приезд Старец сказал палачу в глаза следующие слова: "Несчастный ты человек, за твое богоборчество ты сойдёшь с ума и на старости лет будешь есть свой кал". Разъярённый, с перекошенным лицом кагэбешник схватил Старца за шиворот и занёс свой кулачище над его головой. О. Савватий взмолился к святителю Николаю - и палач так и не смог его ударить.
 Уже в Никольском, в 90-х годах к Старцу приезжала жена этого полковника и просила его святых молитв: "Вы не знаете, что он делает: он оправляется среди комнаты и ест это..." Привозила она с собой и своего несчастного мужа...
 Так Господь видимо наказывал гонителей праведника.
 Одного дня, после безрезультатных попыток охладить ревность неуступчивого попа, за Батюшкой приехали люди в штатском. Так он оказался в тюрьме. Его били, пытались сломить психологическим измором, а в конце подвергли утончённой пытке по последнему слову кагэбэшной науки: его поместили на трое суток в "музыкальную шкатулку".
 "Музыкальная шкатулка" - это камера без единой лампочки и без единого окошка, оббитая резиной, через которую просачивается тихая музыка угнетающего характера. Кромешная тьма, удручающая мелодия настолько действовали на психику, что у заключённых "ехала крыша". Резиной же оббивали камеру потому, что уже через сутки жертвы не выдерживали, - бросались на стены.
 "Здесь я научился Иисусовой молитве, - вспоминал Старец. - Если бы не Иисусова молитва, я сошёл бы с ума".
 Все изощрённые методы идеологической работы оказались бессильными пред добровольным узником любви Христовой. Но на всю его последующую жизнь, как ордена и медали за мужество и отвагу в борьбе с "духами злобы поднебесными", у него остались следы этих истязаний за веру: обострилось рожистое воспаление ног и открылись глубокие раны; болезновали отбитые лёгкие ("Мне кажется, - как-то сказал изнемогающий Батюшка, - что если пробить мои лёгкие, из них вытечет ведро гноя"); над спиной возвысился горб.
 Однажды, когда речь зашла о Русской Зарубежной Православной Церкви, согбенный Старец заметил: "Зарубежники нас обвиняют в сотрудничестве с КГБ,- и слегка ударив себя по горбу, весело добавил, - вот, видишь: какой у меня знак от этого сотрудничества...".
 Как же надо было колотить классового врага, чтобы набить ему горб?
 По слову св. Иоанна Златоуста, как воины, претерпевшие на войне за царя какие-либо лишения, имеют великое дерзновение перед ним, так и пострадавшие за Христа, указывая на свои раны, могут обо всем умолить Небесного Владыку. Поэтому все эти истязания, несмотря на то, что подорвали здоровье Старца, только усилили пламень его молитвы и дерзновение его веры.
 Осознав это, власть имущие выбрали иную тактику борьбы с о.Савватием. Его начали переводить с прихода на приход, чтобы упрятать подальше, в самую отдалённую глушь, оторвать от его паствы и через частую перемену места выбить из головы жажду церковного строительства. За какой-то год он сменил три прихода: в 1985 г. - настоятель храма в с. Андреевка около г. Курахово, затем после Пасхи, перевели в Макеевку, и в том же, 1986 г. - в пос. Андреевка около г. Снежное, настоятелем Покровского храма...
 Но везде Батюшка оставался неизменным благоукрасителем храма Божьего, везде, после продолжительных поисков, своего дорогого авву находила его верная паства, вкусившая сладость сердечной молитвы.